Три толстяка и глубинный народ. Почему бедность россиян на самом деле выгодна власти

Это потому, что бедных считали по итогам I квартала, в период «низких доходов», поясняет ведомство. Когда их пересчитают зимой, показатели будут лучше. Так уже было в 2018 году, когда доля граждан с доходами ниже прожиточного минимума от квартала к кварталу колебалась в диапазоне 5%.

И вообще, успокаивает Росстат, дело здесь в повышении прожиточного минимума на 7%. Не будь этого повышения, все, проживавшие в месяц больше, чем 10 тысяч рублей, бедными бы уже не считались. А теперь порогом между нищетой и ее отсутствием стали 10 700 рублей подушевого дохода. Кстати, если будут приняты предложения Минтруда, рассчитавшего новые параметры прожиточного минимума,

бедных статистически может стать еще больше, поскольку подушевой «порог нищеты» вырастет до 11 185 рублей.

С учетом того, что наиболее распространенной зарплатой, по новым данным того же Росстата, оказываются 23,5 тысячи рублей, от нищеты работающего человека отделяет совсем тонкая грань. И если бы не полтора триллиона рублей потребкредитов, выданных за последние 12 месяцев, напоминает Центробанк, экономика давно свалилась бы в рецессию. А так по итогам первого полугодия зафиксирован пусть небольшой, но рост.
Жизнь без доходов

Но что будет, если граждане не смогут эти кредиты возвращать, не устает напоминать Минэкономразвития? Начиная с 2014 года доходы потребителей снизились процентов на десять и восстанавливаться не собираются. Статистика финансового регулятора показывает кредитную просрочку на уровне всего 6%, однако, по данным различных бюро кредитных историй, в России не обслуживается «по графику» уже каждый шестой кредит.

Суммарная кредитная нагрузка граждан превысила 15 трлн рублей — половину золотовалютных резервов ЦБ. Если бы существовала надежда на рост доходов, все было бы не так плохо, но в конце туннеля нет света — данные сервисов онлайн-кредитования показывают, что нехватку денег до зарплаты ежемесячно испытывают 75% работников. А доля сберегаемых доходов населения устойчиво снижается, и по итогам 2018 года этот показатель достиг 5,5% — минимум за последние 10 лет.

Можно не углубляться в статистику — снижение уровня потребления постоянно находит новые и новые подтверждения: россияне меньше покупают лекарств, не торопятся обновлять автопарк и даже реже стали прыгать с парашютом — объем рынка таких развлечений в Москве и Санкт-Петербурге сократился раза в четыре.

Теоретически, провал «потребительской экономики» должен обеспокоить российское руководство. Исследование «Трансформация структуры экономики: механизмы и управление», опубликованное Институтом народнохозяйственного прогнозирования РАН в декабре 2018 года, вообще называло рост потребления домашних хозяйств ключевым фактором, разгонявшим экономический рост вплоть до 2014 года.

Причем расходы обогащавшихся граждан компенсировали даже падение инвестиций. По идее начальству следовало бы сейчас заняться радикальным повышением доходов населения. Но оно этого не делает (и не собирается делать ни при каких обстоятельствах), поскольку имеет для этого свои причины.
Там хорошо, где нас нет

Дело в том, что, с точки зрения начальства, положение дел в российской экономике никогда не обстояло так хорошо, как сейчас. И парадокса здесь нет — власти уверены, что наконец-то, опытным путем, смогли найти идеальный баланс экономических параметров.

Деньги есть и у большого бизнеса, и у государства. И это не только деньги долларовых миллиардеров, суммарный капитал которых — 29 триллионов рублей по курсу на конец 2018 года — превысил денежные накопления всего российского населения в банковской системе (27,7 трлн рублей на 1 февраля 2019 года) и сопоставим с размером золотовалютных резервов ЦБ РФ.

Это доходы граждан не выросли, а вот прибыль корпораций очень даже выросла. За январь-май 2018 года доналоговая прибыль корпоративного сектора поднялась на 36,5%, или 2,3 трлн рублей в годовом выражении, а ее доля в ВВП превысила 15%. Последний раз такое было в 2008 году, на пике нефтяных цен. Эти деньги могли бы быть направлены на инвестиции, но нет. По итогам второго квартала объем инвестиций в основной капитал сократился на 1,3−1,8%. Любопытно, что в «инвестиционной яме» оказались такие отрасли, как электроэнергетика, нефтепереработка, производство стройматериалов и транспорт — на них приходится 27% всех инвестиций.

И напрасно министр экономразвития ищет проблемы роста в политике Центробанка. Те, у кого деньги есть, вкладывать их все равно не торопятся.

Опрос более 24 тысяч топ-менеджеров в промышленности, проведенный Высшей школой экономики, показал, что 48% предприятий производственного сектора в принципе не имеют долгосрочных планов по капитальным вложениям в развитие бизнеса.

Нежелание инвестировать объясняется просто: российская промышленность — это набор больших и малых монополий, тесно связанных с государством. Или, как замечал социолог Симон Кордонский, даже очень крупный бизнес в России — это «промысел», успешность которого связана не с активами или технологиями, а с уникальными качествами собственника — творческими способностями, специфическими знаниями, родственными связями. Выходить за пределы «своей поляны» такие собственники считают делом рискованным, а на какой-то большой подъем в собственной отрасли не рассчитывают. Инвестиции идут в первую очередь в экспорт сырья (это понятно), торговлю (без нее никуда) и финансовые услуги (для тех, у кого деньги все-таки есть, а тем, у кого денег нет, на монополизированном рынке кредиты едва ли помогут).

Деньги есть и у власти. После повышения пенсионного возраста, повышения НДС и увеличения доходов бюджета на 15% год к году — к концу июня на счетах Минфина скопилось 1,6 триллиона рублей профицита и почти 10 триллионов рублей свободных остатков (включая средства ФНБ). Теоретически эти средства тоже могли бы каким-то образом быть обращены на пользу гражданам, но пока что речь идет только о финансировании государственных и полугосударственных компаний: на списание долгов оборонных заводов ВПК просит 700 млрд рублей, на добычу трудноизвлекаемой нефти 2,6 триллиона ждет «Роснефть», на «оздоровление» Объединенной авиастроительной корпорации запрошено 300 млрд рублей, новая госпрограмма по геологическому изучению Арктики для воспроизводства минерально-сырьевой базы и «возрождения Севморпути» может обойтись в 89,3 млрд. На этом фоне скромнее всех выглядит Минкомсвязи, где на популяризацию «цифрового государства» просят выделить всего 500 миллионов.
Хозяйская логика

Доходы власти и тех, кто рядом с властью, растут; доходы тех, кому не повезло оказаться в нужном месте в нужное время, будут падать — никакого другого вывода из приведенных цифр сделать нельзя. Похоже, что Минэкономразвития, настаивающее на сворачивании потребительского кредитования, просто убеждено в том, что никакого снижения бедности не будет. То, что происходит с экономикой, — сознательное решение начальства, решившего построить «двухконтурную» конструкцию: в одной меньшая часть общества собирает все сливки с ресурсной ренты, другая, большая часть, предоставлена самой себе. Конечно, часть денег с первого контура будет попадать во второй, но как цель это не ставится, а воспринимается как неизбежные корпоративные издержки.

В этой конструкции низкие доходы граждан — обязательное условие ее функционирования. Почему так? Принимая решения об инвестициях, собственник взвешивает соотношение прибылей и рисков. Там, где зарплаты работников высоки, прибыль будет меньше, но все страны с высоким уровнем доходов населения — это страны с низкими рисками ведения бизнеса. Не так прибыльно, зато надежно. Если же зарплаты низки, то рисками можно отчасти пренебречь, что и делают инвесторы в российскую экономику. Если зарплаты вырастут, объекты для инвестиций лучше искать в других местах.

С другой стороны, и власти, и корпорации хорошо усвоили опыт экономического роста нулевых, когда приток нефтедолларов в страну привел к росту долларовых же зарплат и потребления. Этот опыт учтен, и хозяева российских ресурсов твердо намерены впредь ничего подобного не допустить. В нулевые выручка от продажи нефти достигала 250−260 миллиардов долларов в год при экспорте 250−260 миллионов тонн. Сейчас экспорт находится на том же уровне, а вот выручка — в долларах — снизилась вдвое.

Как сохранить прибыль при снижении выручки? Снизить издержки. Вот начальство их и снижает — доллар внутри страны стоит не 30, а 60 рублей, доходы не растут, а понадобится — новая девальвация сократит и эти доходы.

Конечно, такая «хозяйская» логика не совсем похожа на логику «государственную», но другой логики у начальства нет.
По образцу «трех толстяков»

В результате получается довольно специфическая конструкция раздельного существования двух общественных страт в рамках одной страны. Она одновременно похожа и на «опричнину» царя Ивана, и на южноафриканский апартеид, и на государство «трех толстяков», придуманное Юрием Олешей.

«Толстяки» из сказочного романа — они ведь не президенты, не короли и даже не военные диктаторы. Не очень понятно даже, на чем держится их власть и откуда они сами взялись. Они просто «толстяки», богаче «самого богатого человека в сто раз», монополисты, первый из которых «владеет всем хлебом», другому «принадлежит весь уголь», а третий «скупил все железо». Толстяки изолированно существуют в своем загородном дворце, воспитывая наследника «с железным сердцем», а «народ» занят своими делами в городе и существует отдельно.

В удивительном государстве толстяков есть министры, но нет ни законов, ни армии, ни полиции.

Во всех случаях там действуют «гвардейцы» — вооруженные наемники власти. При этом сами гвардейцы по отношению к толстякам ведут себя не слишком лояльно — при случае они с удовольствием ломают «чудо искусственного интеллекта» — куклу наследника Тутти. Могущественные толстяки даже не пытаются наказать гвардейцев — они только нанимают ученого доктора Арнери починить сломанный гаджет. Другая важная опора власти «толстяков» — режиссеры и клоуны. «Три Толстяка наняли сто актеров, чтобы они на рынках всячески восхваляли власть и вместе с тем охаивали оружейника Просперо».

Оружейник Просперо — особая история. Он ведь не политик и не заговорщик, а скорее квалифицированный профессионал, пытающийся открыть глаза начальству на происходящее. Приведенный гвардейцами во дворец, Просперо пытается сказать толстякам, что дела в городе идут из рук вон плохо, потому что никто не хочет хорошо работать исключительно ради обогащения хозяев государства, и даже призывает в свидетели министров, «знающих о том, что делается в стране».

Но оружейника никто не слушает. «Он говорит лишнее!» — заявляет государственный канцлер. Заметьте — не враждебное, не опасное. Просто «лишнее». Парень, мы и без тебя все знаем. Помолчи. Да, и что еще важно — толстяки разжирели не потому, что много едят, — это у них такая реакция организма на внешнее беспокойство.
Чужой народ

Нежелание начальства вступать с народом в диалог сплошь и рядом трактуется как «ошибка власти». Но с точки зрения начальства, никакой ошибки нет — им просто не о чем разговаривать с теми, кого они не считают людьми, достойными разговора.

Если совсем просто — не считают людьми вообще. Ну как организаторы системы расовой сегрегации в Южной Африке не считали, что с черным населением нужно о чем-то договариваться. Вот вам бантустан, где можете делать что хотите. А пользоваться доходами от добычи руды в Капских горах будут белые. Социальная сегрегация немногим отличается от расовой.

Начальство столько раз делом демонстрировало свою персональную стратегию и круг собственных интересов, что никаких сомнений в их представлениях о правильном устройстве мира быть просто не может. Это сверхпотребление и обогащение по праву самого факта принадлежности к высшей касте. Вывоз и складирование всего добытого в странах с «низкими рисками».

Демонстративное «антизападничество» начальников никого обманывать не должно — тот, кто действительно боится и ненавидит Европу, не будет хранить там нажитое и селить детей.

Просто сегодня такая мода в определенном кругу — хочешь быть своим, надо публично спеть про «проклятый Запад». За миллион долларов отчего не спеть? И сплясать можно.

Как попасть в эту высшую касту — ясного ответа никто дать не может, хотя, скорее всего, уже никак. Разве что по праву рождения или семейной принадлежности. Шанс, безусловно, остается у различных победительниц конкурсов красоты. А вот у победителей всяких «конкурсов управленцев» такой шанс вряд ли появится. В раздутом административном аппарате существует множество должностей, требующих высокой квалификации и трудолюбия, но не предусматривающих никакого экстремально высокого вознаграждения.

Миллиарды и элитная недвижимость в центре столицы — это для очень узкого круга избранных. Да и высокие заработки — тоже. Согласно новейшим данным того же Росстата, официальную зарплату размером более одного миллиона в месяц в России получает не более 11 300 человек. И для входа на потребительский уровень российской верхушки этого миллиона явно недостаточно.
Дурное равновесие

Какой вывод можно сделать из сказанного? К сожалению, негативный. Низкие доходы граждан власти совершено не беспокоят. «Наверху» убеждены: если люди сегодня готовы покупать то, что им нужно, по существующим ценам, это значит, что деньги они каким-то образом находят — по выражению Симона Кордонского, «промышляют». Вторая, третья работа, огород, разнообразные халтуры, услуги, займы и перезаймы.

Никакой мотивации к действительному, а не мнимому, повышению благосостояния граждан начальство не то что не имеет, но и не может иметь в существующей политэкономической модели.

В прямом смысле — каждый рубль, заработанный гражданином сверх необходимого, начальник ощущает как угрозу своему персональному благосостоянию.

Отсюда вся эта вакханалия контроля платежей, онлайн-касс, учета доходов и новых плодотворных идей по изъятию у граждан заработанного. Кроме того, рост доходов, начнись он чудом, заставил бы власти поднимать оплату своих наемников, а этого начальство совершенно не хочет делать.

При этом всякие онлайн-проверяльщики никак не мешают обогащению высшей касты в ситуации, когда сумма наличных, изымаемых при обыске у какого-нибудь подполковника, начинается с миллиарда. И до тех пор, пока «верхи» не будут убеждены не только в незыблемости своего благосостояния, но и в том, что ускоренный рост этого благосостояния требует диалога с обществом, никаких действий по передаче власти или шагов навстречу людям они не сделают. Как не делали этих шагов «три толстяка», которых в итоге предали собственные гвардейцы, решившие, что на стороне народа им будет лучше.